Если сознание у человека не искажено, а гармонично развивается или уже развито, то в нем обязательно должны сформироваться и присутствовать аналитические функциональные центры (АФЦ) и рефлекторно-алгоритмические дуги (РАД), отвечающие за улучшение взаимоотношений с другими людьми и совершенствование (помимо самого себя) своего ближайшего окружения: а) социального - людей, с кем он общается дома, в быту, на работе; б) материального окружения - квартиры, дома, своего рабочего места, улицы, города, страны...

Эти АФЦ и РАД сгруппированы прежде всего во втором, семейном подсознании, благодаря которому человек осознает себя как представитель рода человеческого, то есть как потомок своих прямых предков, и ощущает уже не инстинктивную, как животное, а осознанную необходимость продолжения своих родовых корней, которыми он должен гордиться (если есть чем), нахождения своего места в обществе, улучшения, преобразования, обустройства всего того, что его окружает.

Осознавая это, человек не только заводит семью и плодит потомство (детей, внуков), не только зарабатывает себе и семье средства на жизнь, не только хранит память о своих предках (а при их жизни ухаживает за ними) и семейные традиции, но и заводит друзей, приятелей, устанавливает хорошие дружеские отношения с соседями, другими приятными во всех отношениях семьями, и вообще пытается совершить что-то достойное, а может быть, и выдающееся, чтобы не стыдно было ни перед собой, ни перед друзьями-приятелями, ни тем более перед потомками.

Таким образом, через данное подсознание (которое должно прививаться в каждой семье, в каждой школе, но привито далеко не каждому) появляются первые признаки понимания общества, Отечества, дружбы, сотрудничества и осуществляется невидимая связь от предков через нынешнее поколение к потомкам. Именно с этого подсознания человек осознает себя уже как нечто общественное и приобретает способность к соответствующей надындивидуальной самоорганизации.

Говоря о взаимоотношениях между людьми, нельзя не знать, естественно, что думал об этом великий критик чистого разума И. Кант, который полагал, что: "Когда речь идет о законах долга (а не о законах природы), и именно во внешних взаимоотношениях людей, то мы рассматриваем себя в некоем моральном (умопостигаемом) мире, в котором по аналогии с физическим миром связь разумных существ (на Земле) между собой вызывается притяжением и отталкиванием. Принцип взаимной любви учит постоянно сближаться между собой; принцип уважения, которое они обязаны оказывать друг другу, - держаться в отдалении друг от друга, и если бы одна из этих великих нравственных сил ослабла, то, если воспользоваться словами Галлера, "(аморальное) ничто с разверстой пастью как каплю воды проглотило бы все царство (моральных) существ".

Однако любовь мы понимаем здесь не как чувство (не эстетически), т.е. не как удовольствие от совершенства других людей, и не как любовь-симпатию (ведь со стороны других не может налагаться обязанность питать чувства); любовь должна мыслиться как максима благоволения (практическая), имеющая своим следствием благодеяние.

То же самое надо сказать относительно уважения, которое мы должны оказывать другим, а именно что под уважением подразумевается не просто чувство, [возникающее] из сравнения нашего собственного достоинства с достоинствами других (такое чувство испытывает просто по привычке ребенок к своим родителям, ученик к учителям, вообще нижестоящий к вышестоящему), а только максима ограничения нашего самоуважения достоинством человечества в лице другого, стало быть уважение в практическом смысле.

Точно так же долг свободного уважения к другим, будучи в сущности негативным долгом (не ставить себя выше других), аналогичен правовому долгу - никого не лишать его свое, хотя просто как долг добродетели он рассматривается по отношению к долгу любви как долг в узком смысле, а долг любви, следовательно, - как долг в широком смысле.

Долг любви к ближнему может быть, следовательно, выражен и так: это долг делать цели других (если только эти цели не безнравственны) моими; долг уважения к моему ближнему содержится в максиме не низводить людей до степени простого средства для [достижения] моих целей (не требовать от другого человека, чтобы он унизил себя, став рабом моей цели).

Исполняя долг любви к кому-нибудь, я в то же время обязываю другого; я, таким образом, имею перед ним заслугу. Соблюдением же долга уважения я обязываю исключительно самого себя, - я удерживаю себя в соответствующих рамках, дабы ничего не отнять у другого от того достоинства, которое он как человек вправе сам себе придать.

Долг каждого человека - благотворить, т.е. по мере возможности помогать людям и содействовать их счастью, не надеясь получить за это какое-либо вознаграждение.

В самом деле, каждый человек, находящийся в беде, желает, чтобы другие оказали ему помощь. Если бы, однако, он разгласил свою максиму, [состоящую в том], что он со своей стороны не хочет оказывать другим помощь в беде, т.е. сделал бы ее всеобщим дозволяющим законом, то, в случае, когда он сам окажется в беде, любой также отказал бы ему в помощи или, по крайней мере, был бы вправе отказать. Таким образом, максима своекорыстия, если сделать ее всеобщим законом, сама себе будет противоречить, т.е. она противна долгу, следовательно, общеполезная максима благодеяния в отношении нуждающихся - всеобщий долг людей, и именно потому, что людей следует рассматривать как ближних, т.е. как нуждающихся [в помощи] разумных существ, собранных природой на одном и том же пространстве для взаимной поддержки.

Благотворитель, который богат (в избытке, т.е. всех своих потребностей, обеспечен средствами, [необходимыми] для счастья других), вряд ли должен считать свое благодеяние долгом, ставящимся в заслугу, несмотря на то, что своим благодеянием он обязывает других. Удовольствие, которое он себе доставляет этим и которое не требует от него никаких жертв, - это способ испытывать блаженство от морального удовлетворения. - Он ни в коем случае не должен показывать вид, что он предполагает своим благодеянием обязать другого: в таком случае оказанное другому благодеяние не было бы истинным, поскольку он выказал намерение наложить на него обязательность (что всегда унижает другого в его собственных глазах). Наоборот, тот, кто оказывает благодеяние, должен, скорее, сделать вид, что он сам обязан или считает честью для себя то, что другой принял это благодеяние, и тем самым должен изобразить этот долг всего лишь своей обязанностью, если он вообще не совершает акт своего благотворения в полной тайне (что гораздо лучше). - Эта добродетель выше, если средства для благодеяния ограничены и благотворитель оказывается достаточно сильным, чтобы молчаливо принять на себя неприятности, от которых он избавляет другого; в этом случае его следует рассматривать действительно как морально богатого человека.

До какого предела можно расходовать свои средства на благотворительные цели? Разумеется, не до такого предела, чтобы в конце концов самому нуждаться в благотворении других. Много ли стоит благодеяние, которое оказывают с холодным сердцем (уходя из жизни, через завещание)? Возможность благотворить, связанная с наличием случайно приобретенного богатства, - это большей частью следствие привилегий, которые несправедливо получают разные люди от правительства, устанавливающего неравенство благосостояния, делающее необходимым благотворительность других. Заслуживает ли вообще при таких обстоятельствах помощь, оказываемая богатым человеком нуждающемуся, названия благотворения, которым так часто кичатся как заслугой?

Благодарность - это почтение к лицу, оказавшему нам благодеяние. Чувство, связанное с таким суждением, - это чувство уважения к благотворителю (которому обязан принимающий благодеяние), отношение же благотворителя к получателю рассматривается лишь как отношение любви. - Уже одно лишь сердечное благоволение другого человека, без физических следствий [из него], заслуживает название долга добродетели; это лежит в основе различия между деятельной благодарностью и просто благодарностью, выражающейся лишь в чувстве.

Благодарность - долг, т.е. не просто максима благоразумия: засвидетельствованием моей обязательности по поводу выпавшего на мою долю благотворения побудить другого к еще большему благодеянию; ведь в таком случае я пользуюсь этой максимой лишь как средством для других моих целей; благодарность - это непосредственное принуждение со стороны морального закона, т.е. долг.

Но благодарность следует еще рассматривать особо как священный долг, т.е. такой долг, нарушение которого (как позорный пример) может в самом принципе уничтожить моральный мотив благодеяния. Ведь священен тот моральный предмет, обязательность в отношении которого не может быть полностью возмещена никаким соответствующим актом (при котором тот, кто обязан, все еще остается обязанным). Любой другой долг представляет собой обычный долг. - Однако никаким вознаграждением нельзя рассчитаться за принятое благодеяние, так как тот, кто его принял, никогда не сможет отнять у дарителя его преимущество, а именно заслугу быть первым в благоволении. - Но и без такого акта (благодеяния) уже само сердечное благоволение есть основание для обязательства к благодарности. Такого рода образ мыслей называется признательностью.

Что касается сферы распространения (Extension) благодарности, то она охватывает не только современников, но и предков, даже тех, имя которых нельзя назвать с достоверностью. Именно по этой причине считается неприличным не защищать по мере возможности от всяких нападок, обвинений и пренебрежения стариков, которых можно рассматривать как наших учителей; но при этом глупой иллюзией было бы приписывать им только за то, что они старше, преимущество в таланте и доброй воле перед молодым поколением, как будто мир по законам природы постепенно утрачивает первоначальное совершенство, и презирать все новое, сравнивая его со старым.

Что же касается интенсивности (Intension), т.е. степени обязательности указанной добродетели, то ее следует определить по тому, какую пользу извлек обязываемый из благодеяния и насколько бескорыстно оно было оказано. Наименьшая степень: оказывать благотворителю равную услугу, если он может ее принять (еще жив), а если его уже нет на свете, [оказывать их] другим; [при этом] не надо рассматривать принимаемое благодеяние как бремя, от которого охотно хотели бы избавиться (ибо в таком случае облагодетельствованный стоит ступенью ниже своего покровителя и это задевает его гордость); напротив, уже само стремление к доброму делу надо воспринимать как моральное благодеяние, т.е. как представившийся повод связать эту добродетель с человеколюбием, которое вместе с искренностью доброжелательного образа мыслей представляет собой и сердечность благоволения (внимание к малейшей степени человеколюбия в представлении о долге), и таким образом культивировать человеколюбие.

Разделенная радость и сострадание (sympathia moralis) - это, правда, чувственные восприятия удовольствия или неудовольствия (называемого поэтому эстетическим) от состояния удовольствия или страдания другого человека (сочувствие, участливость), восприимчивость к которым заложила в человека уже сама природа. Но использовать эту восприимчивость как средство поощрения деятельного и разумного благоволения - это еще особый, хотя лишь условный, долг, который носит название человечности (humanitas): человек здесь рассматривается не только как разумное существо, но и как одаренное разумом животное.

Вместе с тем, существуют прямо (contrarie) противоположные человеколюбию пороки человеконенавистничества. Эти пороки составляют отвратительное семейство зависти, неблагодарности и злорадства. - Ненависть здесь, однако, не открытая и грубая, а тайная и замаскированная, что добавляет к забвению долга перед своим ближним еще низость, и таким образом нарушает также долг перед самим собой.

А. Зависть (livor) есть наклонность воспринимать с неудовольствием благополучие другого, хотя оно не наносит никакого ущерба его благополучию; когда она проявляется в поступке (направленном на то, чтобы лишить блага другого), она называется черной завистью, в остальных же случаях - просто недоброжелательством (invidentia); зависть все же представляет собой лишь косвенно злонравный образ мыслей, а именно досаду от того, что мы видим, как чужое благополучие заслоняет наше собственное; потому что мы не умеем оценивать наше благо по его внутреннему достоинству, а делаем эту оценку наглядной, лишь сравнивая наше благо с благом других. - Поэтому, вероятно, и говорят о завидном согласии и счастье в браке, в семье и т.д., как будто бы есть такие случаи, когда дозволено кому-то завидовать. Побудительные мотивы зависти заложены, следовательно, в природе человека, и лишь их внешнее проявление превращает ее в отвратительный порок угрюмой страсти, терзающей человека и стремящейся к разрушению счастья других, хотя бы только мысленно; [порок этот], стало быть, противен долгу человека перед самим собой и перед другими.

В. Неблагодарность по отношению к своему благотворителю, когда она доходит до ненависти к нему, называется черной неблагодарностью, в прочих же случаях - лишь отсутствием признательности, и хотя в общественном мнении она в высшей степени отвратительный порок, однако из-за нее человек пользуется столь дурной славой, что не считается невероятной возможность нажить себе врага в результате оказанных [кому-либо] благодеяний. - Причина возможности такого порока заключается в неправильно понятом долге перед самим собой, а именно не нуждаться в благотворении других и не требовать его, потому что оно налагает на нас обязательность в отношении других, и лучше самим переносить жизненные тяготы, чем обременять ими других и тем самым становиться их должниками (обязываемыми); дело в том, что мы боимся оказаться, таким образом, ступенью ниже нашего покровителя, стать к нему в отношение покровительствуемого, что противно истинному самоуважению ([состоящему в том, чтобы] гордиться достоинством человечества в своем собственном лице). Поэтому мы так щедры в нашей благодарности по отношению к тем, кто неизбежно должен был опередить нас в благодеянии (по отношению к предкам в нашей памяти или по отношению к родителям), но скудны по отношению к нашим современникам, более того, чтобы как-то сделать незаметным это отношение неравенства, часто доказывается нечто прямо противоположное. - Но в таком случае это порок, возмущающий человечество, и не только из-за ущерба, который подобный пример может нанести людям, отпугивая их от дальнейшего благотворения (ибо люди могут с истинно моральным образом мыслей полагать, что как раз пренебрежение любым подобным вознаграждением придает их благодеянию более высокую внутреннюю моральную ценность), а потому что человеколюбие здесь поставлено как бы на голову и отсутствие любви низводится до права ненавидеть любящего.

С. Злорадство, представляющее собой прямую противоположность участливости, также не чуждо человеческой природе; хотя, когда оно доходит до такой степени, что способствует самому несчастью и злу, оно как явное злорадство делает очевидным человеконенавистничество и обнаруживает себя во всей своей гнусности. По законам воображения, а именно по законам контраста, в самой природе заложена возможность сильнее чувствовать свое благополучие и даже свое хорошее поведение, когда несчастье и позор других как бы подкладываются под наше собственное благосостояние как фольга, чтобы показать его еще в более ярком свете. Но выказывать непосредственную радость по поводу существования подобных безобразий, разрушающих всеобщее благо, а стало быть, и желать, чтобы они происходили, - это не что иное, как тайное человеконенавистничество и прямая противоположность любви к ближнему, которая есть наш долг. - Заносчивость людей, живущих все время в благополучии, и самомнение как результат хорошего поведения (но в сущности только при счастливом стечении обстоятельств, позволивших пока не поддаться соблазну публичного проявления своего порока), которые самолюбивый человек считает своей заслугой, порождают это злорадство; такое злорадство прямо противоположно долгу, вытекающему из принципа участливости - "Я человек, и все, что случается с людьми, касается и меня".

Самое сладостное злорадство, притом имеющее видимость высшего права и даже обязательности (как жажда справедливости) ставить своей целью ущерб, причиняемый другим без всякой выгоды для себя, - это жажда мести.

Каждый поступок, задевающий право человека, заслуживает наказания, посредством которого виновному отмщают за его преступление (а не просто возмещают причиненный ущерб). Однако наказание есть акт не частной власти обиженного, а отдельного от него суда, который придает законам силу высшей власти, стоящей над всеми, кто подчинен суду.

Принадлежность к роду человеческому само уже достоинство; ибо ни один человек не может пользоваться другим человеком (и даже самим собой) как средством, он всегда должен в то же время быть целью, и именно в этом состоит его достоинство (личность), благодаря которому он стоит выше всех остальных живых существ - не людей, - которыми все же можно пользоваться, стало быть, выше всех вещей. Так же как человек не может отдать себя ни за какую цену (что противоречило бы долгу самоуважения), точно так же он не может поступить против столь же необходимого уважения к другим как людям, т.е. он обязан практически признавать достоинство человечества во всех других людях; стало быть, на человеке лежит долг, связанный с уважением, которое необходимо следует оказывать всем другим.

Презирать (contemnere) других, т.е. отказывать им в уважении, с которым надлежит относиться к человеку вообще, во всех случаях противно долгу, ибо они люди. Внутреннее пренебрежение к ним в результате сравнения с другими подчас, правда, неизбежно, но внешнее выражение его все же есть оскорбление. - То, что опасно, не есть предмет презрения, и потому порочный человек, если он опасен, также не предмет презрения; а если этот человек бессилен причинить мне вред, что дает мне право сказать: "Я его презираю", то это означает лишь следующее: "Теперь нет никакой опасности, хотя я и не позаботился о какой-либо защите против него, так как он сам себя выдает своей испорченностью". Тем не менее я не могу даже порочному как человеку совсем отказать в уважении, которое нельзя у него отнять по крайней мере как у человека, хотя он своим поступком и делает себя недостойным этого уважения.

Умышленное распространение того, что умаляет честь другого, но не подсудно, даже если эти слухи правдоподобны, есть умаление уважения к человечеству вообще, бросающее в конце концов тень недостойности на весь наш род и порождающее мизантропию (нелюдимость) или презрение к господствующему образу мыслей, что, когда оно часто наблюдается, притупляет моральное чувство человека, привыкающего к этому. Следовательно, долг добродетели, вместо того чтобы давать волю злорадству по поводу выставления напоказ ошибок других, дабы тем самым создать себе славу человека хорошего или по крайней мере не менее хорошего, чем другие, - вместо всего этого набрасывать покров человеколюбия на ошибки других людей, не только смягчая суждения о них, но и замалчивая их, так как примеры уважения, которые нам подают другие, могут возбудить стремление также заслужить уважение. - Поэтому мания выведывать нравы других людей уже сама по себе оскорбительна, представляя собой нескромную пародию на изучение человечества, которой каждый может с полным правом противиться как нарушению полагающегося ему уважения.

Долг перед самим собой, равно как и перед другими, - воздействовать друг на друга своими нравственными качествами; не обособляться от других; хотя и делать себя неподвижным центром своих принципов, но рассматривать этот начертанный круг лишь как часть всеобъемлющего круга образа мыслей гражданина мира не для того, чтобы пеклись о жизненных благах как о цели, а лишь для того, чтобы культивировали средства, косвенно ведущие к ним: приятность в обществе, терпимость, взаимную любовь и уважение (приветливость и благопристойность), и таким образом приобщали грации к добродетели; осуществление этого само есть долг добродетели.

Правда, это только внешние или сопутствующие вещи, создающие видимость добродетели, которая, однако, не обманывает, так как каждый знает, за что он должен ее принимать. И хотя это только разменная монета, однако она поощряет само чувство добродетели благодаря стремлению как можно больше приблизить эту видимость к истине, проявляя доступность, словоохотливость, вежливость, гостеприимство, мягкость (в споре, который не доводится до ссоры) - одним словом, [проявляя] все это как манеру общения с выражением обязательностей, которыми обязывают также других, следовательно, [манеру], которая содействует добродетельному образу мыслей, делая добродетель по меньшей мере предметом любви.

Но здесь возникает вопрос: допустимо ли также общение с людьми порочными? Встреч с ними нельзя избежать, для этого нужно было бы бежать от общества; а в сущности наше суждение о них некомпетентно. - Но там, где порок превращается в скандал, т.е. становится публично подаваемым примером пренебрежения строгими законами долга и, стало быть, влечет за собой бесчестность, там, хотя по закону страны это ненаказуемо, следует прерывать бывшее до этого общение или по возможности избегать его, так как продолжение такого общения лишает добродетель всякой чести и делает ее товаром, купить который может всякий, кто достаточно богат, чтобы соблазнить прихлебателя наслаждениями роскоши."

К АФЦ и РАД, отвечающих за улучшение и совершенствование его самого и ближайшего окружения человека, можно смело добавить АФЦ и РАД, условно сгруппированные в четвертом, земляческом подсознании, благодаря которому человек осознает себя как житель какой-то географической местности - села, города, области, края - "малой родины". Это подсознание является первоосновой патриотизма местного значения, а также более широкого, национального подсознания.

Однако в нашей стране пока данное подсознание чаще культивируется на бытовом, иногда пропагандистском уровне и используется в основном местной псевдоэлитой. Вместе с тем, через это подсознание мы должны не только содержать в порядке, но и украшать свои дома, подъезды, улицы, парки, села, города, строить добрые отношения со своими соседями (помогать друг другу, делиться опытом, знаниями), односельчанами, жителями данного города, района и т.д. На этом подсознании в России, кроме того, развивалось когда-то земское самоуправление.

Если этого не делается, это означает, что у данного индивида, у всей группы местного населения указанные подсознания не(до)развиты и у них бытует обывательские, иждивенческие настроения. А раз так, то в таком случае вступает в действие правило, когда не сознание определяет (воздействует на, совершенствует) бытие, а неустроенное бытие уродует наше сознание. Т.е. начинает действовать пресловутый фактор "улицы", притом в самом наихудшем, негасферном его значении.

Вследствие этого постепенно пробуждается (второе негативное) нарушенное семейное подсознание, которое влечет утрату осознания себя как продолжателя рода человеческого, что выражается обычно в неуважении к своим предкам и пренебрежении к будущим потомкам. Признаками данного подсознания следует также считать нарушение сексуальной ориентации индивидов (переход с гетеро- на гомо-), нежелание заводить семью (холостяцкий образ жизни),нежелание (неумение) воспитывать детей и т.д., забвение предков, семейных традиций, что, в конечном итоге, разрушает связь от предков через нынешнее поколение к потомкам, и если и приводит к случайному появлению детей, то, как правило, больных (физически и ментально), недоразвитых или ущербных, из которых сделать людей бывает практически невозможно.

Более того, некультирование АФЦ и РАД второго и четвертого позитивных подсознаний головного мозга дает толчок в развитии другой группы АФЦ и РАД, их антиподов, т.е. порочных, объединенных, помимо негативного второго, также и в негативное четвертое - криминогенизированное подсознание, которое основано на развитии первобытно-звериных инстинктов, задействованных, как правило, в рамках какой-либо географической местности - села, города, области, края. Результатом проявления данного вида подсознания можно считать появление местных шаек, бандитских групп, других мафиозно-преступных образований и организованных преступных группировок (ОПГ), членами которых являются обыватели с дурными наклонностями и нелюди.

Таковы вкратце причины необходимости развития у себя, вообще у каждого человека, группы позитивных подсознаний, отвечающих за улучшение и совершенствование ближайшего окружения каждого человека с тем, чтобы неожиданно он не обнаружил у себя взамен, как и у своего окружения, деструктивные, негативные подсознания.

Вместе с тем несомненно, что круг обустройства не должен замыкаться у человека только его семьей, домом (хатой), даже городом - это лишь первичные круги его внимания. Они необходимы, но недостаточны. По мере развития общества, глобализации всех проблем (и не только экологических) каждый человек обязан принимать посильное участие и в улучшении, совершенствовании устройства своего района, края и государства в целом, следить за ходом событий на мировой арене. Невнимание, пренебрежение к ним, рано или поздно все равно так или иначе отразится неблагоприятным образом на жизни и благополучии любого. И тогда пропадут впустую и труды, затраченные на обустройство своего дома, и семейный уют, и здоровье, и тихие радости.

Вот почему обустройство, совершенствование себя и всего вокруг себя должно входить неотъемлемой частью в гражданскую позицию каждого нормального человека наряду с его посильными усилиями по обустройству, совершенствованию общества, страны, ситуации в мире в целом. Это должно быть не только его правом, скорее, это должно непременно входить в круг его гражданских, человеческих обязанностей.